Плеханов Сергей - Когда Все Можно
Сергей Плеханов
КОГДА ВСЕ МОЖНО?
Заметки о некоторых новинках не совсем научной фантастики
В НЫНЕШНЕЙ литературной ситуации фантастика явно не на первых ролях.
Слишком уж фантастично то, что нынче печатается: Набоков. Замятин, Оруэлл,
Хаксли. Не только по содержанию, а по самому факту выхода в свет.
Перемещение с того света на этот, "наш", стало в порядке вещей.
В ходе заполнения "белых пятен" истории и изящной словесности
стремительно меняются и масштабы литературных явлений: на безбрежных белых
простынях любая клякса в недавнее время казалась путеводным маяком, а
сегодня ее едва и разглядишь в многоцветье всплывших из небытия материков
(даже если и именуются иные из них архипелагами).
Если напечатанное "Даугавой" на рассвете перестройки "Время дождя"
братьев Стругацких еще читалось как нечто значительное или уж во всяком
случае многозначительное, то вышедший годом позже роман "Отягощенные злом,
или Сорок лет спустя" ("Юность", №№ 6 и 7, 1988)
воспринимается как некий анахронизм: а стоит ли намекать на некие
толстые обстоятельства, если и так все можно сказать, открытым текстом? Не
был ли порожден интерес к так называемой социальной фантастике ее
генетическим родством с идеологией застоя? Пишу "так называемая", держа в
уме контекст мировой фантастики. Лучшие книги Стругацких также были
составной частью этого контекста:
в таких произведениях, как "Трудно быть богом" или "Улитка на склоне",
впервые в отечественной НФ были поставлены под сомнение
социально-политические аксиомы, много десятилетий господствовавшие в
сознании людей. Это и определило популярность авторов, обеспечило доверие
к ним - ведь факт, что любая их новая повесть и роман вызывали широкий
резонанс, несмотря на то, что печатались иные из них в малотиражных
провинциальных журналах. Помню, как лет пятнадцать назад на книжном рынке
мне предлагали фотокопию "Улитки...", опубликованной в "Байкале". Помню, с
каким наслаждением разгадывали поклонники Стругацких намеки и головоломки
в "Миллиарде лет до конца света"... Но то, о чем раньше только намекалось,
нынче говорится впрямую, в открытую.
И иносказания уже "не звучат". Эзопов язык недаром создан рабом, а
навык к разгадыванию его культивировался в рамках сообщества несвободных.
Думаю, одна из назревших задач историков - выяснить, не было ли падение
рабства трагедией для скоморохов, специализировавшихся на "организации
досуга" невольников...
Стругацкие взяли сюжет из времен первохристианства и параллельно ему
протянули линию поступков и поучений некоего Учителя из ближайшего
грядущего (оно до скуки похоже на то настоящее, которое в последнее время
явлено газетами и еженедельниками). "Терпимость и милосердие" - написано
на знамени мессии близкого завтра. Благая Весть новоявленного
Богочеловека, который будет вознесен в иное измерение промыслом Демиурга
(он же Саваоф, Сатана, Воланд и подобные им ипостаси), не расшифровывается.
Скорее всего, в разъяснение ходячего лозунга авторам сказать нечего.
Оттого и образ не получился: марионетка с этикеткой. Оттого, наверное, и
понадобилась грубая подсказка в конце романа: Агасфер Лу-кич, один из
свиты Демиурга-Саваофа-Сатаны, рекомендует вознесшегося с грешной земли
милосердца: "Эссе хомо!" Теми же словами ("се Человек") определил Пилат
выведенного на суд иудейской толпы Христа. Не будь откровенного нажима со
стороны авторов читателю и в голову не пришло бы уподобить добродушного
педагога евангельскому Спасителю.
Параллель из времен стан