9673d3cd     

Погодин Радий Петрович - Кирпичные Острова



Радий Петрович Погодин
КИРПИЧНЫЕ ОСТРОВА
Рассказы про Кешку и его друзей
КАК Я С НИМ ПОЗНАКОМИЛСЯ
Е сть у меня друг – замечательный человек и хороший геолог. Работает он на Севере, в Ленинград приезжает редко, писем совсем не пишет – не любит. От людей я слышал, что семья моего приятеля переехала на другую квартиру.

Я поспешил по новому адресу: авось узнаю чтонибудь о товарище, а повезет, так и его самого повидаю.
Дверь мне открыл мальчишка лет восьмидевяти. Он показался мне немного странным, все время поеживался, на меня не глядел, прятал глаза. Мальчишка сказал, что друг мой ушел утром и еще не приходил.

Говорил он не разжимая рта, сквозь зубы, и очень торопился. Наверное, я оторвал его от интересной игры. Ну, а мне торопиться некуда. Я вошел в комнату, сел на диван и стал читать книгу.

Прочитал страничку, прочитал другую, слышу, за стенкой ктото запел.
Шли лихие эскадроны
приамурских партизан…
Поет человек и пусть себе поет, если ему весело. Я сам люблю петь. Только я это подумал, как за стеной снова раздалось:
Шли лихие эскадроны
приамурских партизан…
Теперь он пел громче, почти кричал, а на словах «лихие эскадроны» подвывал немного и захлебывался. Потом запевал опять и опять… и все про партизан. Я пробовал читать книгу, но у меня ничего не получалось.

Певец так завывал, что я не вытерпел, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Песня раздалась еще громче. Я даже удивился, как это можно так петь. Я постучал еще раз и еще… Наконец пение прекратилось, за дверью раздалось шмыганье носом и глухой голос сказал:
– Чего?
– Послушайте, не можете ли вы петь потише?
– Ладно, – согласился певец и тут же заорал так громко, что я попятился от двери:
Шли лихие эскадроны
приамурских партизан…
Потом началось чтото совсем непонятное. «Шли лихии… Шли лихии… Шли лихии…» – выкрикивал певец не своим голосом.
Я совсем растерялся. Может быть, за дверью сумасшедший? И тогда надо звать на помощь докторов, санитаров.

Может быть, это очень опасный сумасшедший, и на него нужно надеть смирительную рубашку. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел: лежит на оттоманке тот самый мальчишка, что впустил меня в квартиру, кусает подушку, бьет ногами по валику и горланит песню. А из глаз его бегут слезы.
– Чего это ты орешь? – спросил я.
Мальчишка стиснул зубы, сжал кулаки.
– Ухо болит. – Потом лягнул ногой и снова запел: – Шли лихии…
– Вот смешной! – начал было я. – Ухо болит, а ты поешь. – Но мальчишка посмотрел на меня такими глазами, что я прикусил губу. Я догадался.
Когда я был солдатом, у меня тоже однажды заболело ухо, ночью в казарме. Плакать солдатам нельзя ни за что. Я ворочался с боку на бок, так же вот грыз подушку и сам не заметил, как раздвинул прутья на спинке кровати и сунул между ними голову.

Потом боль утихла, и я уснул. А когда проснулся, то не мог встать, не мог вытащить обратно голову. Пришлось двум солдатам разжимать прутья, а ночью я разжал их один.

Вот какая была боль.
Я с уважением глянул на мальчишку, а он на меня – залитым слезой глазом. Он молчал, и ему это было очень трудно.
Я бросился звонить по телефону в поликлинику. Меня долго расспрашивали, что болит, у кого болит… Наконец сказали: «Будет доктор».
Я ходил по комнате, и, как только за стеной раздавалось про партизан, я начинал подпевать. Вот так мы пели: он в одной комнате, я – в другой.
Скоро приехал врач – молоденькая чернобровая девушка в белом халате. Она сразу спросила:
– Где больной?..
Я показал на мальчишкину дверь. А он там снова загорланил



Содержание раздела