Поволоцкая Ирина - Сочельник
ИРИНА ПОВОЛОЦКАЯ
СОЧЕЛЬНИК
Скрипичный квартет
Четверо - трое мужчин и женщина - выходят друг за другом, садятся, под одним
скрипит стул, они посмеиваются, переглядываясь, и мужчина подымается,
передвигает стул, садится, но стул скрипит, и теперь все смеются, и тот, у
которого скрипит стул, и двое других, и женщина смеясь опускает голову, и
вдруг скрипит стул у легонького, тоненького, и они снова смеются, и важный
служитель как бог из машины на вытянутых руках выносит из кулисы два новых
стула и удаляется, и ничто не скрипит, а четвертый что-то шепчет женщине, и
та просто падает от смеха как школьница, и говорит прямо в зал - ноты забыл!
и уже зал смеется, и даже служитель улыбается, и все ждут.
И наконец они начинают: две скрипки, альт и виолончель...
Но истории не про них.
I. - Роберт! Роберт! - часто слышалось с соседнего балкона.
Хозяина квартиры звали не Роберт. Его звали несколько экзотичнее. Робертом
он назвал ворону с перебитым крылом, которую однажды принесла в руках его
маленькая дочка.
Сам он был русский человек из Сибири, и родители были сибирские
интеллигентные люди, но они почему-то дали ему сложное имя, вернее, даже не
имя, а отдаленно напоминающее его производное из нескольких предметов и
событий. И он носил имя как крест. Девушкам всегда надо было объяснять,
почему его так назвали, и он объяснял терпеливо. В столице он стал знаменит,
но все равно надо было объяснять про имя уже не девушкам, а взрослым
начальственным мужчинам.
Жена, за которой он безнадежно ухаживал институтские годы, вышла за него,
когда стало понятно, что он будет знаменит: теперь она в свой черед отвечала
на эти глупые вопросы, но потом ей это надоело, и она придумала мужу
уменьшительное от некоего дурацкого, но зато реально существующего в мире
имени. Многие его так звали теперь, но он сам не любил нового имени, по
сути, он все равно был ближе к тому - первозванному.
Когда его дочка зимою в мокрых варежках - одна шерстяная пестрая, другая
кожаная, на байке, но обе на одной ленточке, чтобы не потеряться, - принесла
в этих вот варежках тоже мокрую холодную птицу с заведенным ко лбу зрачком,
и он взял большую, черную с серым, раненую ворону, и та вдруг встрепенулась
и сказала хрипло, что жива, то есть она сказала "кар" задыхаясь, а в
переднюю, словно почувствовав неладное, вбежала его изящная жена и замахала
руками в ярком шелку, руками-крыльями, и сразу же заметила разные варежки на
голубой ленте и позвала из кухни няньку, чтобы отругать за разные варежки, с
птицей ей было и так все ясно, а он вдруг понял, ему принесли друга,
жалкого, задыхающегося от боли и несчастья, и, приняв птицу из детских рук,
он молча, не ответив на раздраженную фразу жены, унес ее к себе.
Он сам выходил птицу, нянька только советовала невпопад или рассказывала,
что у ворон, как у нее, на погоду болят кости, а дочь была крошечная и
немного побаивалась, когда Роберт, скосив набок глаза, неловко, но уже
весело прыгал по кабинету.
Робертом он назвал его сразу; может быть, если бы его самого звали не так,
как звали, он бы и не назвал ворону - Роберт, но тут он с первого же
мгновения, когда остался с ним один на один и почувствовал за хрупкими
ребрышками лихорадочный стук слабеющего сердца и острая нежность пронзила
его, шепнул: "Роберт, мой Роберт!"
Совершенно иная жизнь началась, он спешил домой с забытым чувством; однажды,
когда лифт долго не ехал, он взлетел на седьмой этаж даже не запыхавшись, и,
поспешно отворив дверь квартир
