9673d3cd     

Погодин Радий Петрович - Якорь - Любовь



Радий Петрович ПОГОДИН
ЯКОРЬ - ЛЮБОВЬ
Рассказ
Свобода воли, чувство веса, чувство пространства - единственно
служили материалом Творцу семь дней творения. И он создал то, что создал.
Скульптору кроме нужна еще и кубатура - близкие стены и низкие
потолки сминают форму, не дают ей развиться до светоносного состояния, как
развивается, скажем, лилия.
Может быть, для роста ее дарования, может, по другой причине, но факт
- Алексей Степанович отдал дочери свою большую мастерскую в Гавани,
забитую прекрасными цветами.
Собственно, ни дочка, ни зять ничего не просили; молодые скульпторы
особой скромностью не отличаются, но эти не просили. Собирались уехать в
Алма-Ату.
Дочке объяснять пришлось, что любовь возможна везде, даже в райских
аллеях, но искусство - лишь там, где кровь истории не застывает в трещинах
камней: в Риме, в Париже, в Ленинграде. Литература пусть цветет где хочет,
как трава, - хоть на помойке.
Искусству же, особенно скульптуре, нужны АФИНЫ.
Он и хороший заказ для дочери выхлопотал - мемориального солдата
трехметрового.
Дочка подумала-подумала и согласилась.
Прекрасные цветы она передала в кинотеатр "Прибой".
Помещение, которое Алексей Степанович нашел для себя, некогда
принадлежало художнику-прикладнику с биографией леопарда, пребывающему
сейчас за решеткой. Оно было небольшим, но со всеми удобствами -
полуподвал в центре города, где веснами грохочет лед, оттаивая в
водосточных трубах.
Алексей Степанович уже давно не ощущал в себе божественного духа, и
труд его над глиной, не содержащей света, был схож с черной магией, с
секретом оживления неживого. Неживое было раньше живого, и неживой станет
лилия, родившаяся на заре.
Мастерскую в Гавани Алексей Степанович в свое время забил цветами в
больших горшках и кадках: лимонами, апельсинами, мохнатыми бегониями,
гортензиями, кактусами. Но и они не помогли - кубатуры вдруг оказалось
слишком много для его таланта. Кубатура требовала мускулов и орденов,
полуподвал - гипербол, пентаграмм и тишины. В полуподвале живое - лишь
отблеск звезды.
Созданные им гомункулусы теснились на стеллажах. Он отбирал лучших,
чтобы отлить в бронзе. Путь их будет долгим во славу Парацельса по
подзеркальникам дворцов, театров и библиотек. И вечен их мотив - движение.
И зеркала, и полированный камень, и позолота будут отбрасывать на
благородную бронзу живые блики и живые тени.
Однажды, размышляя с карандашом над энергетикой весовых частей,
собственно и создающих иллюзию движения с определенным эмоциональным
знаком, Алексей Степанович услыхал грохот. Возникший где-то наверху грохот
все приближался с выкриками, угрозами и бранью. Когда загрохотало рядом,
Алексей Степанович не утерпел, вышел на лестничную площадку.
Двое мужчин (один лет сорока пяти, в клетчатой фланелевой рубахе и
спортивных брюках с белыми лампасами, другой - в серьезных очках и в
тройке из хорошего шерстяного трико) тащили на веревке якорь Холла пудов
на десять, покрашенный жидким железным суриком.
- А на руках нельзя? - спросил Алексей Степанович.
Старший мужчина разогнулся, но не до конца и, схватившись за
поясницу, сказал с тоской:
- Ни боже мой - я знал, что дом набит идиотами. Попробуй подними! И
захлопни клюв. Каждый гусак корчит из себя млекопитающее.
Они проволокли якорь мимо Алексея Степановича по семи ступеням
последнего цокольного марша и застряли в дверях: понадобился лом и помощь
добровольцев, чтобы протащить его сквозь двойные на тугих пружинах двери.
Якорь цеплялся за кося



Содержание раздела